Работа Шаляпина в мамонтовском театре

В 1896 году С. Мамонтов пригласил Шаляпина в Московскую частную оперу, где Федор Иванович сразу же стал ведущим артистом. Он пел Ивана Грозного в «Псковитянке» Н. Римского-Корсакова (1896), Досифея в «Хованщине» М. Мусоргского (1897), Бориса Годунова в одноименной опере М. Мусоргского (1898) и другие ведущие оперные партии. В театре он познакомился с выдающимися художниками того времени: И. Левитаном, В. Серовым, М. Врубелем, В. Поленовым, В. и А. Васнецовыми, К. Коровиным и дружил с ними долгие годы.

Несколько оперных партий Шаляпин подготовил вместе с начинающим тогда композитором и дирижером Сергеем Рахманиновым, дружбу с которым Федор Иванович поддерживал до конца своих дней.

О Шаляпине в Мамонтовской частной опере Константин Коровин вспоминает: «Быстро одеваясь и гримируясь, Шаляпин говорил, смеясь, дирижеру Труффи:

— Вы, маэстро, не забудьте, пожалуйста, мои эффектные фермато.

Потом, положив ему руку на плечо, сказал серьезно:

— Труффочка, помнишь, там не четыре, а пять. Помни паузу...

Публика наполнила театр. Труффи сел за пульт. Раздались нетерпеливые хлопки публики. Началась увертюра.

После арии Сусанина «Чую правду» публика была ошеломлена. Шаляпина вызывали без конца...

К Мамонтову в ложу пришли Витте и другие и выражали свой восторг. Мамонтов привел Шаляпина со сцены в ложу. Все удивлялись его молодости. За ужином, после спектакля, на котором собрались артисты и друзья, Шаляпин сидел, окруженный артистками, и там шел несмолкаемый хохот...

— Это такая особенная человека! — говорил Труффи. — Но такой таланта я вижу в первый раз...

Шаляпин и в Грозном был изумителен. Помню первое впечатление. Я слушал, как Шаляпин пел Бориса, из ложи Теляковского. Это было совершенно и восхитительно. В антракте я пошел за кулисы. Шаляпин стоял в бармах Бориса. Я подошел к нему и сказал:

— Ну, знаешь ли, сегодня ты в ударе.

— Сегодня, — сказал Шаляпин, — понимаешь ли, я почувствовал, что я в самом деле Борис. Ей-богу! Не с ума ли я сошел?

— Не знаю, — ответил я. — Но только сходи с ума почаще...

Публика была потрясена. Вызовам, крикам и аплодисментам не было конца. Артисты это называют «войти в роль». Но Шаляпин больше чем входил в роль, — он поистине перевоплощался. В этом тайна его души, его гения.

Когда я в ложе рассказал Теляковскому, что Шаляпин сегодня вообразил себя подлинным Борисом, тот ответил:

— Да, он изумителен сегодня. Но причина, кажется, другая. Сегодня он поссорился с Купером, с парикмахером, с хором, а после ссор он поет всегда, как бы утверждая свое величие... Во многом он прав. Ведь он в понимании музыки выше всех здесь».

Осенью 1899 года Шаляпин становится ведущим солистом сразу двух театров — Большого и Мариинского.

Однажды в Большом театре шла опера «Дон Карлос». Партию Филиппа пел Шаляпин, а великого инквизитора — Василий Петров.

Петров преклонялся перед гением Шаляпина, а тот, в свою очередь, очень высоко ценил талант и голос Петрова. Стоя за кулисами, перед началом третьего действия, Петров сказал Федору Ивановичу:

— А ведь я тебя сегодня перепою, Федя!

— Нет, Вася, не перепоешь! — уверенно ответил Шаляпин.

— Перепою!

— Нет, не перепоешь!

Начался третий акт.

Петров, обладавший могучим голосом, завершил фразу громоподобным раскатом, который заглушил оркестр и заполнил весь театр — от партера до галерки.

Шаляпин мгновенно понял, что это перекрыть громкостью уже нельзя. И на слова великого инквизитора король Филипп неожиданно ответил шепотом. Он прошептал свою реплику в абсолютной тишине, и от этих слов, гениально произнесенных Шаляпиным, в зале буквально повеяло зловещим холодом.

Успех был полный, и овация продолжалась несколько минут.

Когда занавес закрылся, Шаляпин сказал Петрову:

— Вот и все, Вася! А ты орешь...

Вот еще один общеизвестный эпизод из жизни артиста: как-то раз в компании, где было много актеров, разгорелся спор о том, что такое искусство. Шаляпин незаметно удалился в соседнюю комнату. Потом внезапно распахнул дверь, встал на пороге смертельно бледный, со взъерошенными волосами, дрожащими губами, с полными ужаса глазами и произнес:

— Пожар!

Поднялась паника, крики... Но Шаляпин вдруг рассмеялся:

— Теперь понятно вам, что такое искусство?..

Разумеется, никакого пожара не было.